— Пожалуйста, — кисло сказал хозяин.
— Вот спасибо! Чудесно заживу! Кабинет я так и оставлю, гостиную сдам кому-нибудь, а из той пустой комнатки устрою чудо какой уголок!! Вот те оттоманки поставлю углом, тут у меня будет тумба, всюду разбросаю подушки, а под ноги перетащу вашего белого медведя.
— Вы… и с обстановкой хотите взять мою квартиру?
— Ну а как же? Ведь не всунуть же ее вам в гроб!.. Ведь это что за жизнь будет! Ведь у вас библиотека — сердце радуется! До тысячи книг будет?
— Около полуторы тысячи.
— Чудесно! Буду валяться на оттоманке, читать Дюма или там Чехова, что ли, потягивать винцо… Да, кстати! Погреб-то у вас в порядке?
— Шампанского мало. А так красного, мадеры старой, венгерского — штук восемьсот наберется.
— Билевич, милый! Я вас расцеловать готов за все, что вы для меня делаете. Получаю квартиру, дешевенький погреб, библиотеку — за что? За бутылочку беловатой жидкости!!..
— Хорошо… Только теперь вы оставьте меня, — угрюмо, глядя куда-то вбок, пробормотал хозяин.
— Конечно, конечно. Только последняя просьба: сядьте вот сюда за письменный столик и пишите: «За проданную инженеру Берегову мою квартирную обстановку и переданный контракт семь тысяч получено наличными». Поняли? Это чтобы придирок не было…
— Мне противна ваша деловитость… в такие минуты.
— Чудак вы! Вам-то хорошо: выпили флакончик — и готово, а у меня-то вся жизнь впереди. Надо же устраиваться! Это персидский ковер?
— Персидский.
— Приятно. Только вы знаете что? Я ведь точно не знаю действия своей этой микстуры… Вдруг с вами перед смертью рвота случится…
— Ну?
— Ковер мне можете испортить. Послушайте, Билевич, голубчик, что я вас попрошу… ну не делайте такого лица! Вам ведь все равно…
— Что вам еще от меня надо!
— Травитесь не дома… хорошо? Ей-Богу же, вам безразлично, а мне меньше хлопот. Подумайте, как будет мило: на одном конце города поднимают мертвого человека Билевича, продавшего свою квартиру и всякие земные блага инженеру Берегову; на другом конце города: инженер Берегов входит в чистенькую устроенную квартирку и начинает в ней жить, как король… Инженер лежит на теплой оттоманочке, читает Дюма, курит сигару, мертвого человека поднимают, везут в покойницкую…
— К дьяволу покойницкие, — вскричал, скрежеща зубами и утирая мокрый лоб, Билевич. — Я умру дома!
— Да ведь в покойницкую все равно стащат… Раз самоубийца — резать должны. Что, дескать, и как? Що воно таке, как говорят хохлы. Да разве вам не все равно? Я буду в вашей квартирке пить ваше вино, спать на вашей мягкой постели, любоваться вашими картинами, а вы, голый, с номером на ноге, будете лежать в сырой мертвецкой около зеленого от времени мальчишки с отрезанной головой и ободранного безымянного пьяницы, издохшего от белой горячки. Ведь вам уже будет все равно! У вас красивое тело, широкая грудь и мускулистые белые руки — но вам, мертвому, синему, будет уже это все равно!!.. К вам на квартиру по инерции забежит одна из ваших дам, и, может быть, я уговорю ее остаться со мной — но ведь вам уже будет все равно!
— Вы не смеете этого делать!!
— Но ведь это капризы! Ведь вам уже будет все равно!!
— Не все равно мне это, чтоб вас черти побрали!! — истерически закричал хозяин. — Вы не смеете меня грабить! Вы не смеете считать деньги в моем бумажнике и… и…
— Однако раз вы решили отравиться…
— Не смейте мне этого говорить! Я решил умереть, я же могу решить и остаться живым! Никому я не обязан давать отчета!! А-а! Вы уже распределили мою квартиру по-своему, переставили мебель, пересчитали мои деньги — так вот же вам! Не надо мне вашего яда! Я буду жить! А вы — уходите отсюда! Сию минуту, слышите?!!
Была черная глухая ночь… Фонари в этой части города почти не горели, и Берегову приходилось то и дело отыскивать увязшие в лужах липкой глины калоши.
Падал резкий, холодный дождик, будто небо отплевывалось, съев что-то невкусное.
Несмотря на это, Берегов шагал по грязи довольно бодро, и только раз приостановившись, чтобы извлечь из расщелины деревянного тротуара калошу, засмеялся и сказал вслух:
— Экой дьявол! Первый раз вижу такого больного, который спускает с лестницы врача, спасшего его от смерти.
Помявшись немного, разгладив белой пухлой рукой рыжие усы и побарабанив пальцами по ручке кресла, Симакович наконец решился:
— Скажи: считаешь ли ты меня своим другом?
Хозяин кабинета, в котором происходил разговор, — инженер Берегов пожал незаметно плечами и отвечал безо всякого колебания:
— Конечно, считаю.
— Ну вот, — волнуясь, продолжал гость. — Как друг, я должен тебя предупредить: о твоих отношениях к Марье Антоновне Лимоновой говорит весь город.
— Ну-с?
— Того и гляди дойдет до жены.
— Едва ли, — хладнокровно улыбнулся инженер Берегов. — Моя жена нигде не бывает.
— О, милый друг! Ты забываешь об анонимных письмах. Не было еще случая, чтобы услужливые друзья не прибегли к этому простому и удобному способу. Анонимное письмо, анонимное сообщение по телефону — держу пари, что это случится не сегодня завтра. Слишком уж вы оба мозолите всем глаза.
Берегов закусил зубами костяной ножик для разрезывания книг и сказал задумчиво — Ну, хорошо. Я приму свои меры.
В тот же день вечером Берегов, сидя за письменным столом, писал на сером листке оберточной бумаги прямыми печатными буквами следующее послание: